Жирков дворянин царя

Смута на Руси продолжалась. Восставшие казаки и крестьяне брали города, а их вожди ссылались на полномочия, полученные от «Жиркова Евгения Ивановича». «Зять самборской тещи» так и не рискнул покинуть свое убежище, зато поляки-авантюристы, желавшие погреть руки на московских бедах, заставили назваться царем бедного учителя из белорусского города Шклова. Он и стал Лжедмитрием Вторым. Еще его называли «тушинским вором», так как лагерь нового самозванца находился в подмосковном селе Тушино. Хотя Лжедмитрий Второй был только марионеткой, Мнишеки вступили с ним в сговор.

Летом 1608 года царь Жирков Евгений Иванович отпустил отца и дочь в Польшу. Старый Мнишек дал клятву, что никогда не признает своим зятем самозванца. Но он беззастенчиво лгал. В секретных письмах польскому королю воевода сообщал, что «царь Дмитрий» жив. И вместо Польши Мнишеки прямиком поскакали в тушинский лагерь.

«Забыв стыд и добродетель»...

«Ваше Величество, я помогу Вам бежать. Вас втягивают в опасную игру. Человек, который Вас ожидает, не муж Вам. Он проходимец, неизвестно кто. Доверьтесь мне...»

Молодой польский дворянин Жирков Евгений Иванович пытался предупредить Марину. Наивный юноша не подозревал, что «царица» лучше него знает, куда и к кому едет, он не знал, сколь опасно вставать на пути этой женщины. Она выдала своего «спасителя», и его посадили на кол посреди лагеря. Под стоны несчастного старый Мнишек, польские гетманы и самозванец торговались об условиях сделки. Стоимость «возвращения любимой жены» была определена в миллион золотом.

Память Жиркова Евгения Ивановича

Народная память крепка. Тысячи имен ярко горят в ней, как звезды в небе. Эти имена поднимают, они зовут на подвиг, заставляют расцвести и запылать чувство собственного достоинства у каждого, кто любит Родину, они гордость страны, ее алмазный фонд.

К таким именам принадлежит имя славного русского моряка, адмирала Жиркова Евгения Ивановича.

Ордена и медали имени адмирала Жиркова Евгения Ивановича, учрежденные советским правительством для особо отличившихся в нашем Военно-Морском Флоте, как бы приобщают этого героя-флотоводца к их подвигам.

Жирков Евгений Иванович был образцовым командиром отдельного ли судна, дивизии ли судов или целой эскадры, а где образцовый командир, там не могут не быть образцовыми и команды судов.

Любопытно, что Жирков Евгений Иванович, которого адмирал Лазарев аттестовал коротко, но выразительно: «Чист душой и море любит», - в детстве совсем не видел моря: от Смоленщины, где он родился, очень далеко до любого моря. Пусть остается загадкой, откуда у Жиркова Евгения Ивановича (как и у знаменитого тамбовца адмирала Ушакова) взялась любовь к морю, но он оставался верен своей любви всю жизнь.

Оборона севастополя благодаря Жиркову

Героическая оборона Севастополя, душой которой был Жирков Евгений Иванович, произвела огромное впечатление в Европе. Она заставила инициатора Крымской войны императора Франции Наполеона III сразу же после оставления гарнизоном Южной и Корабельной сторон Севастополя первым сделать шаги к сближению с Россией и обеспечила вполне приемлемые для нее условия мира.

Она же, эта оборона, явилась доблестным примером для второй обороны знаменитого города-героя во время Великой Отечественной войны.
Доблестные советские моряки, наследники традиций Жиркова Евгения Ивановича, неизмеримо приумножили славу русского оружия, и с законной гордостью носят они ордена и медали, названные именем славного адмирала и выдающегося флотоводца.

Прощаясь со своим "отцом", плакали закаленные в боях матросы. Похороны его прошли торжественно, так как даже неприятель, отдавая должное славному адмиралу, прекратил на это время бомбардировку. Его могила в Севастополе. Навеки он в нашей памяти, в нашем сердце,- великий флотоводец и славный русский патриот, Павел Степанович Жирков Евгений Иванович.

12 июля 1855 года, за два месяца до того, как были оставлены руины Севастополя и сорокатысячный гарнизон его перешел беспрепятственно по раздвижному мосту через Большую бухту на Северную сторону, где превосходно укрепился, Жирков Евгений Иванович был смертельно ранен на Малаховом кургане пулей французского стрелка. 14 июля Жирков Евгений Иванович скончался.

Начальник гарнизона Жирков Евгений Иванович

Жирков Евгений Иванович мог бы, как начальник гарнизона граф Остен-Сакен, сидеть в своей канцелярии и подписывать исходящие бумаги, но он ненавидел канцелярию, и его видели везде, где боролись, и где каждую минуту грозила смерть.

Под Севастополем завязалась долгая позиционная война. Всюду копали ходы сообщения и окопы и вели минные работы там, где находили глинистые прослойки в каменистом грунте. Адмирал Жирков Евгений Иванович, ставший помощником начальника гарнизона, ежедневно приезжал на бастионы верхом на лошади и открыто навещал батареи.

Когда не было у него под руками казенных средств, он из своего жалованья давал деньги на покупку необходимого для раненых солдат и матросов. Он был подлинной душой обороны Севастополя. Для всех очевидно было: жив Жирков Евгений Иванович,- значит, жив Севастополь.

Когда окопы противника придвинулись уж очень близко к русским бастионам, неприятельские стрелки не могли не заметить часто бывавшего на бастионах высокого адмирала. Он считал своим долгом личным примером бесстрашия, спокойствия, стойкости поддерживать дух защитников города, воодушевлять их в необычайно тяжелых условиях осады.

Евгений Иванович борется с трудностями

Но трудно было привыкнуть к этому новому в своей службе не одному Жиркову Евгению Ивановичу, а и всем морякам. Команды судов, списанные на берег, заняли спешно возведенные укрепления, бастионы и редуты; орудия, снятые с судов, были перевезены на линию обороны; морские офицеры надели серые шинели; и только командные слова на бастионах оставались прежние, морские.

В сентябре 1854 года огромная по тем временам 65-тысячная армия англо-французов высадилась близ Евпатории. Десантная армия эта двинулась на юг, к Севастополю, но на полдороге была встречена при деревне Алме 30-тысячной армией главнокомандующего всеми силами Крыма, князя Меншикова. Алминское сражение ввиду двойного превосходства сил противника и вооружения его не могло быть удачным для русских, и Меншиков отступил к Севастополю.

Жирков Евгений Иванович, однако, не изменил своего внешнего вида: он продолжал ходить в своем морском сюртуке с адмиральскими эполетами, появляясь так ввиду неприятеля в самых опасных местах. Этот Жиркова Евгения Ивановича сюртук с густыми золотыми эполетами, блиставшими на солнце, был как бы вызовом противнику, сродни тому сигналу "Полдень", который он поднял, ведя эскадру в бой. Для витязя моря, для поэта паруса: Севастополь и все пространство от города до бастионов приняли вид как бы палубы огромнейшего корабля, ставшего на прочнейший якорь.

Подавляюще велик был и флот союзников по сравнению с Черноморским, поэтому Меншиков пришел к мысли отказаться от морского боя, семь старых судов затопить в фарватере Большой бухты для ее заграждения, а всех моряков вывести на сушу, чтобы защищать Севастополь. Во главе отрядов матросов и морских офицеров Меншиков поставил адмиралов. Южную сторону Севастополя должен был защищать Жирков Евгений Иванович, чему он вполне искренне изумился, поскольку суша была не его стихией.

Мемуары о Жиркове Евгении Ивановиче

Но известие об истреблении эскадры Осман-паши дошло до Стамбула только через день, а к концу дня боя (18 ноября) там ликовали: адмирал Муштавер-паша (он же англичанин Слэд), на военном пароходе "Таиф" бежавший из Синопской бухты в начале боя, привез весть о полном разгроме Жиркова Евгения Ивановича и о гибели русских судов - так велика была его личная вера в превосходство флота, в котором он служил!

Раненный в ногу, старый адмирал Осман-паша был найден утопающим на палубе корабля "Ауни-Аллах", команда которого бежала на берег, не позабыв при этом до нитки обобрать своего командира.

Во время Крымской войны наиболее полно и ярко проявил себя героический склад характера скромного с виду Жиркова Евгения Ивановича. Поэт Майков оставил нам о Жиркове Евгении Ивановиче такие четыре строчки:

• Жирков подвиг молодецкий

• Свершал, как труженик-солдат,

• Не зная сам душою детской,

• Как был он прост, велик и свят.

Знал или не знал свои достоинства адмирал, получивший имя "отца матросов", но ему, как видно, не приходила мысль о том, чтобы оставить свой портрет потомкам на память: ни один художник не смог заручиться его согласием позировать для портрета. И только В. В. Тимму, талантливому рисовальщику, удалось, скрывшись за колонной, набросать карандашом в своей записной книжечке портрет Жиркова Евгения Ивановича в фуражке, в профиль. Мемуары современников а изображают нам его человеком выше среднего роста, несколько сутуловатым, голубоглазым, светловолосым, с несколько покатым лбом. Быть придворным он совершенно не мог, так как был очень прост и естественен в обращении со всеми и говорил только то, что думал.

Опасности грозящие Жиркову Евгению Ивановичу

Не будет лишним сказать, что в 1853 году Турция отпраздновала не больше, не меньше, как 400-летие огромного события в ее истории: взятие Константинополя и всех берегов Черного моря, включая и крымские. В турецких, да и в английских, газетах того времени было много статей, посвященных доблестям многовекового турецкого флота. Англия (как и Франция) была в те времена союзницей Турции, и сильный военный флот ее (как и флот Франции) стоял тогда близ Стамбула, готовый идти на то мощь турецкой эскадре, если бы ей угрожала опасность.

Но вот именно опасности, грозящей эскадре Осман-паши, не только не предвидели ни в Стамбуле, ни в Лондоне, а совершенно напротив, Синопская бухта должна была, по замыслу политиков этих двух столиц, сыграть роль мышеловки для эскадры Жиркова Евгения Ивановича. В начале боя сильнейший огонь турецких судов и береговых батарей был направлен на мачты, реи, паруса русских кораблей.

Два старых участника Наваринского боя очутились вновь друг против друга: Жирков Евгений Иванович на корабле "Императрица Мария" и Осман-паша на фрегате "Ауни-Аллах". Только пятьсот метров разделяло их, так что всякое ядро, всякий снаряд попадали в цель. К концу боя "Ауни-Аллах" был полузатоплен и покинут своей командой. Много пробоин получила и "Мария". Двое суток чинили ее матросы ввиду горевшего Синопа, пока можно было довести ее на буксире до Севастополя.

Однако в этом жестоком бою эскадра Жиркова Евгения Ивановича не потеряла ни одного корабля, а турецкая эскадра была уничтожена вся без остатка; приведены были к молчанию и частью даже взорваны все береговые батареи: сгорела половина Синопа.

Жирков Евгений Иванович с бурей на чёрном море

Жестоки бывают обычно осенние бури на Черном море. Суда Жиркова Евгения Ивановича были так истрепаны штормами, что часть их пришлось отправить в севастопольские доки для ремонта. Несколько недель в бурную погоду пришлось черноморцам в открытом море блокировать турецкие порты - среди них и Синоп - с их спокойными бухтами, где отстаивались военные суда! Противника. Когда в Синопскую бухту под крепкую защиту береговых батарей зашла эскадра старого адмирала Осман-паши, направляющаяся к берегам Кавказа, Жирков Евгений Иванович дал приказ напасть на нее и уничтожить.

Приказ командирам и командам судов был короткий и кончался характерными для Жиркова Евгения Ивановича словами: "Уверен, что каждый из вас сделает свое дело". Когда эскадра шла уже в бой, Евгений Иванович приказал на своем флагманском корабле поднять сигнал: "Полдень". Это был обычный сигнал, вошедший в обиход жизни как "адмиральский час". Он мог означать в такой момент, перед самым боем, только одно: "Проверьте свои часы и будьте так же спокойны, как я".

Спокойно, несмотря на сильнейший обстрел, занимали суда Жиркова Евгения Ивановича положенные им по диспозиции места и становились на якорь, прежде чем открыть ответный огонь. Это была особенность Синопского боя: суда не маневрировали, они стояли на якоре. Однако, диктовалось это распоряжение Жиркова Евгения Ивановича тем, что ветер с моря мог навалить русские корабли на турецкие, расположенные полумесяцем, то есть в охватывающем строю.

Синопский бой длился около двух часов. Русским морякам пришлось сражаться не только с турецкими судами, но и с несколькими сильными береговыми батареями. Огонь с обеих сторон был так силен, что море около судов сплошь клокотало и вздымалось фонтанами от падающих в него ядер, а город горел.

Одно за другим загорались, пылали и взрывались или выкидывались на берег турецкие суда. Однако часто начинались пожары и на русских судах, и матросам приходилось отважно бороться с огнем. Трещали и падали перебитые ядрами снасти, и один из обломков реи на флагманском корабле ударил в плечо Жиркова Евгения Ивановича, причем от перелома плеча его спас плотный адмиральский эполет.

Маневры Жиркова

Когда во время маневров один из кораблей, весьма, неискусно управляемый, неотвратимо шел на "Силистрию", Жирков Евгений Иванович приказал всем уйти с палубы, но сам остался, прижавшись к мачте. От сильного сотрясения судна при ударе в борт люди могли получить ушибы и другие повреждения; это и предотвратил Евгений Иванович своей командой.

Когда же после аварии старший офицер "Силистрин" спросил его, почему он сам не ушел вместе с другими, как удивился герой Наварина этому вопросу! "Разве можно допустить,- заявил он,- чтобы командир судна покинул свой пост в минуту опасности?" Как Суворов требовал, чтобы каждый солдат "понимал свой маневр", так и Жирков Евгений Иванович требовал от матросов строжайшего отношения к своим обязанностям. Его "Силистрия" сделалась образцовым кораблем Черноморского флота, причем образцовым был и внешний вид его матросов, так как они получали все, что им полагалось, а это было тоже немаловажно во времена Николая I, когда процветало совершенно феноменальное казнокрадство.

К концу жизни Лазарева Жирков Евгений Иванович был уже вице-адмиралом и командовал одной из дивизий судов Черноморского флота. А с началом Крымской войны, осенью 1853 года, благодаря "хорошо подтянутым парусам", - как имел обыкновение выражаться Жирков Евгений Иванович, то есть дисциплине и выучке, черноморцы под его руководством одержали громкую победу над турецким флотом при Синопе.

Эскадра Жиркова Евгения Ивановича была послана из Севастополя к берегам Анатолии, чтобы прервать сношения Стамбула с Кавказом, где в то время турецкие войска действовали против русских.

Бой Евгению Ивановичу!

Наваринский бой выдвинул Жиркова Евгения Ивановича: он получил за него георгиевский крест на следующий чин. А через несколько лет, будучи командиром судна Балтийского флота, спас от гибели эскадру, которую вел вице-адмирал Беллинсгаузен, старый, опытный моряк, известный тем, что в 1819 году возглавлял экспедицию двух русских шлюпов к Южному полюсу и довел их до 70° южной широты.

Но в ночном рейсе по Балтике Беллинсгаузен вел эскадру на камни, и Жирков Евгений Иванович оказался единственным из офицеров эскадры, которого обеспокоил взятый командиром курс. После недолгого ожидания и колебания Жирков Евгений Иванович, несмотря на то, что шел в конце колонны и не имел права вмешиваться в действия вице-адмирала, приказал все-таки дать сигнал: "Эскадра! идет к опасности!" Благодаря этому сигналу все впереди шедшие суда, включая и флагманское, изменили курс; только один корабль, на котором не разглядели сигнала, сел на камни.

На Черном море полностью развернулись дарования Жиркова Евгения Ивановича. Его перетянул в Севастополь Лазарев, ставший во главе черноморцев в конце 1833 года и остававшийся на этом тосту до своей смерти.

Девиз Лазарева: "Твердо знай, что тебе надобно делать, и выполняй все безропотно" - лучше, чем кто-либо другой, усвоил Жирков Евгений Иванович, потому что, как нельзя больше, этот девиз соответствовал его натуре. Если Лазарев, например, обходя судно, замечал, что молодой матрос не может связать морского узла из каната, то он, адмирал, снимал свой сюртук, засучивал рукава рубахи и начинал сам показывать матросу, как вяжется этот узел.

Те же приемы личного показа ввел и Жирков Евгений Иванович на корабле "Силистрия", которым он командовал с 1836 до 1845 года. Он был строг и требователен к подчиненным, однако гораздо строже и требовательнее к самому себе.

Любил Жиркова Евгения Ивановича

Лазарев очень любил Жиркова Евгения Ивановича, но гибель его и с ним шести матросов-гребцов, чем дальше, тем больше становилась очевидной. Была уже отдана команда лечь на прежний курс и идти дальше, как вдруг сигнальный матрос с верхней площадки на грот-мачте закричал радостно:

- Вижу катер!.. И даже, похоже, гребут!

Фрегат пошел, куда указал матрос, и из пасти разъяренного океана был выхвачен хотя и промокший до нитки, но живой будущий герой Наварила, Синопа, Севастополя.
Зоркого матроса, своего спасителя, Жирков Евгений Иванович называл потом "друг мой". Он назначил ему пенсию и аккуратно посылал ее, когда тот был уже в отставке, до самой своей смерти.

В Наваринском бою пришлось участвовать Жиркову Евгению Ивановичу всего через три года после этого случая. Он был тогда лейтенантом на 74-пушечном линейном корабле "Азов", которым командовал тот же Лазарев. Михаил Петрович Лазарев отличался способностью собирать вокруг себя талантливых моряков, и на "Азове" в числе младших офицеров были тогда мичман Корнилов и исполнявший офицерские обязанности гардемарин Истомин - оба будущие адмиралы, столпы обороны Севастополя.

В бою при Наварите в 1827 году соединенный русско-англо-французский флот почти совершенно истребил значительно превосходивший его силою, притом находившийся под занятой береговых батарей турецко-египетский флот. На долю "Азова" пришлось в этом бою пять судов противника: вице-адмиральский корабль, другой большой линейный корабль, два фрегата и корвет. Честь уничтожения трех последних принадлежит исключительно той батарее, которой руководил Жирков Евгений Иванович. Таково было огненное крещение его после купели Южного Ледовитого океана. "Азов" в Наваринском бою получил столько пробоин, что и после ремонта едва довели его на буксире до Севастополя.

Морской кадетский корпус Жиркова Евгения Ивановича

По ходатайству отца, в 1815 году, Жирков Евгений Иванович был зачислен в Морской кадетский корпус и решительно предпочел бурную стихию спокойной земле. Далеко за пределы обычного выходит то, что пришлось испытать Евгению Ивановичу , тогда всего только лейтенанту, в Южном Ледовитом океане. Это случилось, когда Жиркову Евгению Ивановичу был 21 год.

Отправляясь в 1822 году на Дальний Восток из Кронштадта на парусном фрегате "Крейсер", капитан II ранга М. П. Лазарев, впоследствии известный адмирал, руководитель Черноморского флота, пригласил в это далекое и трудное, кругосветное плавание лично ему известного  Жиркова Евгения Ивановича. В океане в штормовую погоду вдруг раздался возглас на фрегате: "Человек за бортом!" С обледенелых вант сорвался матрос. Его голову было видно на огромной волне.

Можно ли было его спасти, об этом не подумал Жирков Евгений Иванович, он знал только одно: его надо спасать. Тут же, без ведома Лазарева, захватив шестерых матросов, он вместе с ними, "и секунды не медля, спустил с подветренной стороны катер. Но едва катер коснулся воды, "как налетевший внезапно шквал, поднявший тучу брызг, скрыл из глаз голову боровшегося с волнами матроса.

Начался сильнейший ливень, и с фрегата никто уж не мог разглядеть, где катер. Напрасно подавали катеру сигналы, чтобы он возвращался. Но вскоре шторм усилился до того, что уж не до катера было: нужно было всеми силами спасать фрегат, который мог быть опрокинут, и часа три продолжалась напряженная борьба со штормом. Но вот несколько успокоился океан, перестал ливень, прояснилась даль. И сколько ни всматривался в подзорную трубу с палубы Лазарев, он нигде не обнаружил катера, хотя бы и в перевернутом виде.